УЗНИКИ
СИСТЕМА ТЕРРОРА
Как исчезают украинские гражданские в российском плену
1. Когда у города отбирают голос
2. Они приходят на рассвете
Это может случиться в любое время дня, но чаще всего приходят на рассвете: стучат в дверь, ломают замок, заходят люди в балаклавах. Видео с “проверочными рейдами” потом может появиться в пропагандистских программах на федеральных каналах России: там вас назовут “террористом”, “экстремистом” и показательно в наручниках проведут по тюремным коридорам.
Поводов задержания мирных украинцев на оккупированной территории несколько: часто это заранее подготовленные списки, которые составляли сотрудники ФСБ. Туда вносят бывших военных, волонтёров, журналистов, учителей. Людей, связанных с украинской идентичностью. Достаточно было когда-то поучаствовать в акции или отправить пожертвование армии – под «проверку» попадают все активисты, волонтеры, журналисты, правозащитники, любой сотрудник украинской администрации или просто активный бизнесмен, который влиял на жизнь города.
К примеру, семья Плачковых из Мелитополя – жившие дружно супруги, владевшие небольшим кафе, которое было известно на весь район вкусной едой и невысокими ценами. До февраля 2022 года Плачковых в Мелитополе знали многие, а после оккупации они оба пропали. Об их истории мы рассказали в первой части проекта “УЗНИКИ”.
Также задержания происходят во время «фильтрации» — на блокпостах во время эвакуации или переезда из одного города в другой. У подозрительного украинца проверяют телефон и личные вещи – интерес может представлять все, имеющее отношение к Украине: флаг, символы, фото в вышиванке, тату, переписка…
И последняя причина задержания – произвол. Огромное количество людей пропадало без видимых причин: человек просто выходит на улицу – и перестает отвечать на звонки. Задержать мирных украинцев на оккупированной территории может любой российский силовик: военный, сотрудник ФСБ, росгвардеец – но очень часто людей задерживают «черные человечки»: люди в черном, в балаклавах и без знаков различия. Такая форма часто встречается в воспоминаниях освобожденных узников или свидетелей с оккупированных территорий.
В фильме “УЗНИКИ: Судьбы” мы рассказали самые типичные истории трех семей, у которых пропали родные:
— у Татьяны Омельяненко из Бердянска сын Дамиан в плену с ноября 2022 года, на него завели уголовное дело по обвинению в “терроризме и судят военным судом в Ростове-на-Дону;
— у Марии Козловой мужа Андрея задержали в апреле 2022 года во время “фильтрации” на блокпосту, когда они вместе с малолетними детьми пытались эвакуироваться из оккупированного Херсона в Крым. С тех пор муж в плену, на него завели уголовное дело по обвинению в “шпионаже”. Во время “следственных действий” он пытался покончить жизнь самоубийством. А в ноябре 2023 Андрея Козлова приговорили к 11 годам колонии строгого режима;
— у Людмилы Плачковой из Мелитополя пропали родители — Татьяна и Олег. Их забрали прямо из дома, ночью в сентябре 2022 и увезли на допросы. Через несколько месяцев Людмила нашла свою маму в больнице: ее в критическом состоянии туда привезли сотрудники ФСБ. Через несколько дней мама умерла. О судьбе своего отца Людмила не знает до сих пор, он исчез в недрах Системы.
3. «Спецпроверка» на прочность
После похищения наступает этап, который называют «спецпроверкой». Официально в процессуальном кодексе РФ такого понятия нет, но на оккупированных территориях она существует. По сути, это пытки с целью выбить любую интересующую информацию о других активистах и о самом человеке, заставить признаться, иногда — просто унизить. Происходит это либо “на подвале” (практически любой доступный и удобный силовикам подвал), либо в кабинетах административных зданий оккупированного города, либо в действительных СИЗО/тюрьмах. Первые два варианта расположения “мест спецпроверки” были распространены в первые дни и недели вторжения, когда оккупационная власть занимала города и проводилась самая обширная волна “зачисток”
Результатом «спецпроверки» становится определение статуса узника – «официальный» или «инкоммуникадо».
На «официальных» узников заводят уголовные дела о «терроризме», «экстремизме», «шпионаже», «госизмене» и пр. Часто незнакомых ранее друг с другом людей объединяют в «террористические группы».
Однако, если собранных под пытками материалов недостаточно для заведения уголовного дела, или Системе пока не нужно больше уголовных дел – узник переходит в статус «инкоммуникадо».
Журналист и активист Олександр Тарасов вспоминал, как его держали в здании бывшей администрации Херсона: Его били с четырёх дня до шести утра, подвешивали за спину, сжимали пальцы в наручниках, применяли ток к мочкам ушей. После этого предложили выбор — «либо ты записываешь видео, либо сюда приедет твоя семья. И с ней сделают то же самое».
Видео с признаниями — важный элемент пропаганды. Они становятся вирусными, подтверждающими «наличие нацистов на Украине», которые активно распространяются пропутинскими блогерами и СМИ. Многие украинские узники соглашаются «признаться» на камеру в «организации антироссийских акций», назвать имена «соучастников» и оговорить себя – все это делается после часов и дней пыток. Особая форма издевательств – это звонки родственникам узника с требованием уже к ним записать подобные видео.
Дамиан Омельяненко, следственная съемка
Об этом вспоминает жительница Бердянска Татьяна Омельяненко: она сама успела эвакуироваться из оккупированного города, ее сын Дамиан был задержан ФСБ, подвергнут пыткам и показательно снят на видео, в котором признался в «преступлениях» против России. После этого сотрудник ФСБ позвонил Татьяне, которая уже находилась за границей, и потребовал такое же видео с признанием от нее, угрожая что иначе она сына никогда не увидит. Татьяна записала необходимое видео, но Дамиан так и остался в плену, где находится вот уже более трех лет. На него завели уголовное дело и он стал «официальным» узником Системы.
Олександр Тарасов рассказывает, как был свидетелем пыток других заключенных: по его словам, в СИЗО пытки начинались каждый вечер, когда привозили новых узников, и продолжались всю ночь. Он вспоминает, что за пять дней нахождения в том СИЗО один из узников не выдержал и покончил жизнь самоубийством – у него не было ничего из подручных средств, поэтому он сделал удавку из собственной одежды.
4. Суд без закона: «официальные» узники
Судьба «официальных» украинских узников в чем-то похожа на судьбу обвиняемых по политическим статьям россиян, но условия тут, как правило, жестче. Их часто держат отдельно от остальных заключённых и продолжают пытать, чтобы не отказались от показаний. Многие «официальные» узники повторяют маршрут «город задержания – СИЗО Симферополя – СИЗО Таганрога – Лефортово – СИЗО города суда».
Сами военные суды находятся в:
- Ростове-на-Дону
(Россия, Ростовская область), - Симферополе
(оккупированный Крым), - Мелитополе
(оккупированная Запорожская область Украины), - Луганске
(оккупированная Луганская область Украины), - Донецке
(оккупированная Донецкая область Украины) - Геническе
(оккупированная Херсонская область Украины).
Обвинения у большинства одинаковые: «терроризм», «шпионаж», «государственная измена»… Всё построено на признаниях, свидетели — сотрудники ФСБ, адвокаты — формальность. Назначенные государством адвокаты активно поддерживают обвинение, а правозащитники и адвокаты, нанятые родственниками, не допускаются на свидания с обвиняемыми, запугиваются и разными способами отстраняются от процесса.
Как ни странно, этим людям в каком-то смысле «повезло»: статус обвиняемых или осуждённых даёт им возможность хотя бы редкой связи с родственниками и адвокатами. «Официальные» гражданские украинцы иногда числятся в списках военнопленных и имеют возможность обмена. Взамен они становятся частью пропагандистской машины России: их снимают для эфиров федеральных новостей как пример «террористических движений» на оккупированных территориях, а также как оправдание ведения той самой «Специальной военной операции».
Житель Мелитополя Андрей Голубев оказался обвиняемым по делу «Мелитопольской пятёрки» — якобы «террористической организации», суть которой заключалась в «противодействии проведению СВО». По версии обвинения, «подсудимые решили устроить акт международного терроризма, чтобы нарушить мирное сосуществование государств и народов».
Все пятеро мужчин пережили пытки, один из них даже пытался покончить с собой, перерезав вены крышкой от консервной банки, однако попытка не была успешной.
Жена Андрея Ольга Голубева говорит, что единственным «доказательством» было видео, записанное под давлением, связь с семьей отсутствовала, а адвоката не пускали. В 2025 году «участников» «Мелитопольской пятерки» приговорили к срокам от 11 до 14 лет заключения.
Свои сроки «официальные» узники отбывают в обыкновенных российских колониях и тюрьмах, рядом с заключенными-россиянами и формально пользуются теми же правами, что и россияне: переписка, встречи с защитниками, чтение газет и просмотр новостей. Именно из «официальных» узников обычно формируются списки на обмен пленными – однако в первую очередь обменивают военных.
К июню 2025 (за более чем 3 года войны) всего обменяли 6099 человек, из них только около 300 – гражданские узники. С учетом того, что всего их как минимум 7000, каждый мирный житель, оказавшийся в Системе, обмена может ждать очень долго.
5. За стеной молчания: узники «инкоммуникадо»
Узники «инкоммуникадо» — это абсолютное большинство всех гражданских украинцев в плену. Это люди, которые также прошли «спецпроверку», но на них не было заведено никаких уголовных дел, а значит они не переходят в формально признанный статус обвиняемых. В российских документах их статус – «задержанные за противодействие проведению спецоперации», которого нет ни в одном законе РФ. Однако, в порыве откровенности один из силовиков говорил о некоем «Указе президента», по-видимому секретном, свидетельствует бывший гражданский узник Олександр Тарасов. Узники “инкоммуникадо” существуют вне правового поля, официально их как бы нет: им нельзя написать, их место содержания неизвестно, их невозможно обменять. Ни одна правозащитная организация не может проверить условия их содержания. А значит, именно с этими людьми в плену может произойти все, что угодно.
За время заключения узников «инкоммуникадо» могут перевозить несколько раз либо держать постоянно в одном «месте содержания лиц, задержанных за противодействие СВО». Обычно это – отдельные «блоки» в СИЗО и тюрьмах, либо вообще отдельные здания, где содержатся только украинские узники, без контакта с внешним миром. Во всех известных нам случаях украинских военнопленных и гражданских узников инкоммуникадо держали вместе. Охраной таких «блоков» занимаются отдельно отобранные отряды сотрудников ФСИН и ФСБ.
Именно «инкоммуникадо» сталкиваются с самыми жестокими пытками: безнаказанность порождает вседозволенность.
Правозащитники выделили несколько десятков видов пыток, применяемых в разных тюрьмах и СИЗО Системы, вот некоторые:
- побои: руками, трубами, дубинками, ногами, табуретками, молотками
- избиение ног: молотками, трубами, дубинками
- пытка отсутствием сна
- удушение: руками, мешками, шнурами
- электрошокер: с водой и без
- утопление
- изнасилование и угроза его
- угроза убийством
- «русская рулетка»
- имитация расстрела
- имитация «сексуальных игр» между заключёнными
- подвешивание за руки/ноги
- “растяжка”
- запрет на сидение/лежание
- игра в боулинг с телами узников и тяжёлыми предметами
- пытка российским гимном
- выжигание/вырезание на теле знаков и надписей
- отсутствие еды/воды
- отсутствие медпомощи
- отсутствие дневного света/свежего воздуха
Самый известный «пыточный» изолятор — СИЗО № 2 в Таганроге (улица Ленина, 175). Через него прошло огромное количество и гражданских, и военных узников. Именно в этом СИЗО содержалась и, вероятно, там же умерла украинская журналистка Виктория Рощина. Она была похищена на оккупированной территории в 2023 году, а через год, в сентябре 2024-го, стало известно о её смерти в плену. В апреле 2025 года Россия передала её тело Украине — без глаз, мозга и части гортани, со следами пыток и крайнего истощения.
Второй, не менее страшный изолятор — СИЗО № 2 в Симферополе (пер. Элеваторный, 4). Он расположен на территории колонии № 1 и открылся в первые недели полномасштабного вторжения. Именно там содержатся узники «инкоммуникадо». По официальным данным, по этому адресу расположены и ИК-1, и открытое в октябре 2022 СИЗО-8.
По уровню жестокости в отношении пленных выделяется колония № 7 во Владимирской области в посёлке Пакино (Центральная улица, 1А). Свидетельства о происходящем там насилии собрали журналисты проекта Viktoriia Project, посвящённого памяти Виктории Рощиной. По состоянию на осень 2024 года там погибли от издевательств как минимум двое пленных. В Пакино, как и во многих других местах несвободы, били людей во время «приемки», заставляли петь российские песни и придумывать преступления, которых люди не совершали. Местные тюремщики применяли имитацию расстрелов с использованием холостых патронов и запрещали заключённым сидеть или лежать в камере днём.
Какая судьба ожидает узников «инкоммуникадо»? Случай Олександра Тарасова, спасённого благодаря огласке на международном уровне, — скорее исключение. Система неохотно отпускает своих пленников.
Обмену такие заключённые, как правило, не подлежат: официально их не существует. Однако во время многочисленных допросов и пыток сотрудники ФСБ могут собрать достаточно «материала» и в любой момент возбудить уголовное дело. Поэтому человек может пропасть в сентябре, а появиться в базе ФСИН лишь в марте.
И третий возможный финал для узника в Системе террора — смерть.
6. Карта Террора
По состоянию на апрель 2025 года украинским правозащитникам было известно более 180 мест где содержат похищенных украинцев. География тюрем очень широка — Кремль как будто специально пытается распылить пленных по максимально большой территории.
Возможно, российская тюремная система оказалась просто не готова к приёму большого количества украинских узников. С 2018 года в России была запущена масштабная программа реконструкции и строительства мест лишения свободы стоимостью 55 миллиардов рублей. В 2022 году, спустя два месяца после вторжения, стоимость программы почти удвоилась и достигла 102 миллиардов рублей. Мы подсчитали, что почти вдвое увеличилось и число новых мест в СИЗО — с примерно 10 000 до 20 000.
Так, по плану 2018 года, в оккупированном Симферополе должны были построить ещё один изолятор на 1500 мест — однако стройка сорвалась из-за коррупционного скандала: экс-замдиректора ФСИН получил 16 лет за недостроенное СИЗО в Крыму.
Журналисты CEPA (расследование «ГУЛАГ 2.0») обнаружили три законопроекта, внесённые в Госдуму в 2025 году. Согласно им, в России планируют создать новую сеть тюрем и СИЗО, которые будут подчиняться не ФСИН, а ФСБ.
То есть, ФСБ хочет иметь собственные тюрьмы, вывести их из системы ФСИН и создать отдельную систему перевозки заключённых — в спецвагонах, самолётах и на судах. Фактически, все СИЗО и тюрьмы, где содержатся украинцы, уже контролируются ФСБ, а новая структура лишь узаконит этот контроль.
К началу июля 2025 года законопроект уже прошёл первое чтение в Госдуме.
7. Система повторяет себя
В 2024 году правозащитник и историк Олег Орлов совместно с командой «Мемориала» опубликовал большое исследование трёх российских войн: в Чечне, Сирии и Украине. На примерах авторы показали, как одни и те же действия российская репрессивная машина повторяет снова и снова на разных территориях.
Исследование подводит к однозначному, тревожному и системному выводу: российские вооружённые силы и силовые ведомства на протяжении десятилетий воспроизводят одни и те же практики военных преступлений и нарушений прав человека в разных конфликтах. Эти преступления не являются случайными, а представляют собой устойчивую систему, где массовые нарушения становятся привычным методом ведения войны.
Основной движущей силой этой системы является безнаказанность и беззаконие. Так, в Чечне зафиксировано не менее 3000 похищений гражданских лиц российскими силовиками. Все похищенные были в итоге убиты, и иногда очень жестоко, — говорит Олег Орлов.
Авторы подчёркивают: цепочка войн, которую вела Россия с 1990-х годов — это не череда изолированных конфликтов, а логически связанный процесс, где каждая новая война наследует практики предыдущей. Те же военные части, те же командиры, те же подходы к «зачистке», к фильтрации, к терроризированию гражданского населения. Их опыт и преступления не расследуются, а часто поощряются.
Так создаётся замкнутый круг: преступление → молчание → поощрение → новое преступление.
Так рождается цепь войн, цепь преступлений и цепь безнаказанности. И без преодоления этой системы — через публичное признание, независимое расследование и международное правосудие — невозможно остановить воспроизводство насилия.
Без памяти и ответственности невозможен мир: «Безнаказанность убийц Самашек рождает Бучу. Без суда над разрушителями Грозного невозможна справедливость для Мариуполя».
8. Молчание – часть Системы Террора
Люди, которые попадают в Систему, умирают в пытках, в мучениях и в бессилии.
Сейчас за гражданских украинских узников борются только их семьи, иногда правозащитники. Чаще всего — это обычные люди, которые впервые с таким столкнулись. Они не знают, куда обращаться, что делать.
Пока идут переговоры о линии фронта, о политике и условиях сделки, человеческие жизни выпадают из уравнения. Если война закончится «по линии соприкосновения» — что будет с узниками? Кто их освободит? Кто их вообще вспомнит?
Скорее всего, они останутся там, где сейчас: в подвалах и тюрьмах, без света и связи, подвешенные к потолку и обмотанные проводами. Это их смертный приговор.
Мы не хотим мириться с молчанием. Потому что молчать — это помогать Системе.